Марксово «отчуждение» не имеет никакого отношения к модному лепету интеллектуалов-марксистов конца ХХ века. Оно означает не психическую эмоцию, тревожность или отстраненность, вина за которую могла бы быть каким-то образом возложена на капитализм или на культурные или сексуальные «репрессии».

 

Отчуждение по Марксу гораздо более фундаментально, оно носит космический характер. Как мы уже убедились, оно включало в себя, по меньшей мере, такие институты, как: деньги, специализация и разделение труда.

 

 

1. Об отчуждении Маркса, корни которого в обмене и разделении труда, а не в простом капиталистическом соотношении зарплат, см. Paul Craig Roberts, Alienation and the Soviet Economy (Alburquerque, NM: University of New Mexico Press, 1971); and Paul Craig Roberts and Matthew A. Stephenson, Marx's Theory of Exchange, Alienation, and Crisis (2nd ed., New York: Praeger, 1983).

 

 

Искоренение подобных зол было необходимо, чтобы объединить коллективный организм или человеческий вид в «себя самого», чтобы залечить эти разрывы внутри «себя», а также между человеком и «ею» — созданной человеком природой. Однако радикальное зло отчуждения носит еще более космический характер. Именно эта метафизическая, глубинная часть философии и мировоззрения, позаимствованная Марксом у Гегеля, наряду со своей союзницей «диалектикой», обеспечила Марксу возможность узреть контуры того двигателя, который как исторический закон с неотвратимостью закона природы неизбежно принесет нам коммунизм.

 

Все началось с философа-платоника III в. Плотина и его последователей, а также с богословской дисциплины, далекой, казалось бы, от политических и экономических дел: креатологии, «науки» о Первых Днях.

 

Креатология структурное подразделение софиогонии, а затем и в евразийской философии, обосновывающее пути, способы, методы самосотворения себя человеком в процессе духовного обновления и возвышения. — пер.

 

Мы уже убедились какие в действительности огромные политические и экономические следствия и последствия может иметь еще одна дружественная и почти столь же далекая ветвь богословия — эсхатология или наука о Последних Днях. Критический вопрос для креатологии следующий: почему Бог создал Вселенную? Ортодоксальные христиане-августинцы и, следовательно, католики, лютеране, кальвинисты отвечают на него сходным образом: Бог, совершенная сущность, создал Вселенную из благотворительности и любви к Своим созданиям. Точка. По-видимому, это также и единственный политкорректный ответ. Однако еретики и мистики эпохи раннего христианства отвечали на главный вопрос совсем иначе: Бог создал Вселенную не из совершенства и любви, а из необходимости и ощущения несовершенства. Иначе говоря, Бог создал Вселенную потому, что испытывал ощущение тревожности, одиночества или чего-то в таком духе. В самом начале, еще до сотворения Вселенной, Бог и человек (общественный вид органической природы, конечно же, а не какой-либо конкретный человек), были соединены в единую, так сказать, космическую каплю. Остается загадкой, каким образом мы можем даже говорить о «единстве» между человеком и Богом, существовавшим до того, как человек вообще был создан. Эту загадку сумеет, возможно, прояснить кто-то более просвещенный по части божественных тайн, чем  автор этих строк.  В любом случае, исторический процесс  становится, таким образом, действительно предопределенным, и с его помощью Бог реализует Свой потенциал, а общественный вид человек реализует потенциал свой (или его?). Но даже в этом процессе реализации, когда по ходу истории и Бог, и человек развиваются и становятся все более совершенными, это «хорошее» развитие компенсируется тем жутким и трагическим, что тоже имеет место: человек отделен, отрезан, «отчужден» от Бога, а также от других людей и от природы. Именно отсюда происходит широко распространенная концепция отчуждения.  Отчуждение — космическое, непоправимое и метафизическое, присущее самому процессу творения, вернее, непоправимое до того Великого дня, который неизбежно настанет: когда и человек, и Бог, полностью реализовав и развив себя, завершат процесс и саму историю в повторном слиянии, снова соединив в единое целое эти две великие космические капли .

 

Во-первых, обратим внимание на то, каким образом  осуществляется этот великий исторический процесс. Этот неизбежный, предопределенный «диалектический» исторический процесс. У него , как обычно, имеются три стадии. Стадия первая — первоначальная фаза: человек и Бог пребывают в счастливом и гармоничном единстве (единство до-сотворения?), однако некоторые вещи, в частности, человеческая раса, еще недостаточно развиты. Затем волшебная диалектика делает свое дело, наступает вторая стадия, когда Бог создает человека и Вселенною. Бог и человек развиваются, реализуют каждый свой потенциал, при этом история есть ничто иное, как летопись и процесс такого развития. Однако сотворение, согласно диалектике, оказывается обоюдоострым мечом, ибо человек страдает от своего космического отделения и отчуждения от Бога.

 

 Например, для Плотина Добро это единство или Одно, тогда как любое разнообразие и множественность получает определение Зла. Зло в человечестве проистекает из эгоцентризма индивидуальных душ «беглецов от Всеобщего».

 

Но вот, наконец, в конце концов, процесс развития завершается, и вторая стадия подготавливает собственную Aufhebung, свой собственный «подъем», свой собственный переход в свою противоположность или в свое отрицание: происходит воссоединение в славном единстве Бога и человека,  «экстаз слияния», наступает конец отчуждению.  На этой стадии под номером три капли воссоединяются на гораздо более высоком уровне, чем на стадии под номером один. Конец истории. И жили (?) они долго и счастливо.

 

Однако обратим внимание на огромную разницу между этой диалектикой креатологии и эсхатологии и ортодоксальным христианским сценарием. Отчуждение это, в первую очередь,  трагедия человека в диалектической саге от Плотина до Гегеля, оно является метафизическим, неотделимым из самого акта творения. Тогда как отчуждение человека от Бога в иудео-христианской саге не метафизическое, а только моральное. Для православных христиан сотворение было чистым добром, на нем не было темного налета зла; беда пришла только с грехопадением Адама, моральным падением, не метафизическим.

   

 2. В экстремальных вариантах, например у еретиков-гностиков раннехристианской эпохи, сотворение материи было само по себе чистым злом, деянием дьявола или демиурга, тогда как дух оставался божественным.

 

Затем, с ортодоксальной христианской точки зрения, Бог через Воплощение Иисуса указал путь, каким это отчуждение может быть устранено, и человек сможет достичь спасения. Однако отметим еще раз: христианство — вера глубоко индивидуалистическая, поскольку имеет значение только индивидуальное спасение каждого человека. Спастись или не спастись зависит от индивидуальных усилий человека, в центре внимания судьба каждого человека, судьба не предполагаемой коллективной капли или организма, а человека с большой буквы Ч.Согласно ортодоксальной христианской схеме, каждый человек направляется или в рай, или в ад.

 

Однако в таком якобы оптимистическом мистическом представлении (названием в наши дни «процессом теологии»), единственным спасением, единственным счастливым завершением может быть только спасение коллективного организма, вида, и в процессе этого спасения каждый индивидуальный член этого организма попросту исчезает.

 

 

Расцвет такого диалектического богословия, в частности его креатология, связывают с именем христианского мистика IX века Иоаннома Скота Эриугена (ок.810–877), ирландско-шотландского философа, испытывавшего сильное влияние Плотина и жившего во Франции. Оно получило продолжение в еретическом андеграунде христианских мистиков, таких, в частности, как в немецкий мистик XIV века Майстер Иоганн Экхарт (ок.1260–1327).

 

Пантеистическое мировоззрение мистиков было созвучно призывам буддийско-теософской социалистки миссис Анни Безант: как проницательно и остроумно отметил Честертон, не возлюбить своего ближнего, но быть этим ближним. Мистики-пантеисты призывают каждого человека «соединиться» с Богом в Единое целое, отказавшись от своей индивидуальности, от отдельного, а потому отчужденного себя. Хотя средства (методы) различных мистиков , начиная с Йохимитов или Братьев Свободного Духа, могли различаться, цель всегда оставалась неизменной, будь то в рамках процесса истории или посредством неизбежного Армагеддона: стирание человеческой личности через «воссоединение» с Богом, Единым, и прекращение космического «отчуждения», по крайней мере на уровне каждого индивида.

 

Особенно сильное влияние на Гегеля и других мыслителей этой традиции оказал немецкий башмачник и (по совместительству) мистик начала XVII века Якоб Беме (1575–1624), который в это пьянящее пантеистическое варево добавил умозрительный механизм, силу, движущую этой диалектикой на протяжении всего неотвратимого хода истории.

 

 

Каким образом, спрашивал Беме, мир из состояния до сотворения перешел в сотворенное состояние? До сотворения, отвечал он, существовал первоисточник, вечное единство, недифференцированное, неразличимое, буквальное Ничто (Ungrund). (Между прочим, для Гегеля и его идеалистических последователей было весьма характерным полагать, что когда они пишут прописными буквами, они, тем самым, делают возвышенную, но невразумительную идею более величественной и более понятной). Как ни странно, но согласно Беме, внутри этого Ни-что содержалось внутреннее стремление, nisus, побуждение к самореализации. Именно это побуждение, создает противостоящие друг другу высшие силы, волю, которая созидает Вселенную, превращая Ничто в Нечто.

 

 

Оригинал статьи опубликован по адресу:

 

https://mises.org/library/marx-and-alienation