59

 

2.8 Схоласты конца XIII века: францисканцы и теория полезности

 

 

Первая победа в борьбе по вопросу о концепции прав собственности досталась францисканцам, теорию которых поддержал их покровитель папа Николай III в своей булле «Exiit qui seminat», изданной в 1279 году. Эту теорию, взявшую тогда верх, разработал первый великий критик томизма францисканский схоласт британского происхождения Иоанн Дунс Скот (1265–1308), профессор богословия в Оксфорде, а затем в Париже.

 

Фома Аквинский утверждал, что ни частная, ни общественная собственность не являлись необходимым элементом природного состояния и, таким образом, ни одна из них не могла считаться более естественной, чем другая. Скот, напротив, смело утверждал, что в состоянии естественной невинности и естественной закон, и закон божественный устанавливают, что все ресурсы являются общими, поэтому никакой частной собственности или владычества существовать не может. В этом предполагаемом идиллическом примитивном коммунизме каждый человек из общих запасов может брать все, в чем он нуждается.

 

Теория прав была не единственным отклонением францисканцев от основного направления томизма. Будучи фидеистами, францисканцы вернулись к ранней христианской традиции прежде, чем ее сменил рационализмом Св. Фомы. Они поэтому выступили с осуждением идеи рациональной этики и, следовательно, естественного права.

 

Однако в скором времени францисканцы, по крайней мере в вопросе теории прав, потерпели поражение. Папа Иоанн XXII, отвечая францисканцам, издал знаменитую буллу «Quia vir reprobus» (1329).

 

5. Ibid., p. 24

 

В отношении вопросов строго экономических францисканцы также могли допускать отклонения от магистральной томистской концепции справедливой цены. Сам Скот придерживался уклонистских взглядов. В своем комментарии к «Сентенциям» Петра Ломбардского Скот разработал концепцию, которую разделяло меньшинство и которую многие историки ошибочно относят к схоластике в целом: что справедливая цена равна издержкам производства торговца плюс компенсации за усердие, труд и риск, связанный с доставкой его продукта на рынок. Кроме того предполагалось, что компенсации обеспечат адекватную поддержку семьи торговца. Таким образом, формула труд плюс затраты плюс риск, ранее применявшаяся для оправдания любой прибыли, которую торговец мог получить, теперь превратилась в определитель справедливой цены. Скот превратил эти производственные издержки в теорию справедливой цены, в противовес устоявшейся магистральной концепции схоластов, согласно которой общая рыночная цена и была справедливой ценой.

 

60

 

Даже будучи францисканцем, схоласт парижского университета британского происхождения Ричард Миддлтон (1249–1306) следовал экономическому учению Фомы Аквинского и подчеркивал значение потребностей и полезности, как определяющих экономическую ценность. Справедливая цена, в соответствии с главной линией схоластов, была эквивалентна общей рыночной цене, определявшейся этими потребностями.  

 

Миддлтон также отметил принципиально важную мысль Фомы Аквинского о том, что при обмене обе стороны получают выгоду.  Выражаясь более точно, чем Аквинат, Миддлтон отметил, что, скажем, когда лошадь продается за деньги, тогда и покупатель, и продавец выигрывают от сделки, поскольку покупатель показывает, что он нуждается в лошади больше, чем в деньгах, а продавец предпочитает деньги лошади.

 

Помимо того, что он развил эту важнейшую концепцию взаимной выгоды, Ричард Миддлтон стал первым, кто применил ее к международной торговле. Международная торговля, также как и индивидуальный обмен, приносит взаимную выгоду. Миддлтон проиллюстрировал эту идею, предположив, что имеются две страны: страна А, в которой имеется излишек зерна, но не достает вина, и страна В, в которой изобилие вина и очень мало зерна. Обе страны выиграют от обмена, обменявшись своими соответствующими излишками. Купцы тоже получат прибыль, транспортируя зерно из страны А, где оно в изобилии и цена на него поэтому дешевая, в страну В, где его не хватает, чем определяется его высокая цена. Торговцы заработают свою прибыль и на поставках в обратном направлении: перевозки вина из страны В, в которой цена на него низкая, в страну А, где цена на него высока.  Покупая и продавая по текущим рыночным ценам, купцы торгуют на справедливой цене и получают прибыль, никого при этом не эксплуатируя.  Купцы получают справедливую компенсацию за то, что оказывают полезные услуги и берут на себя риски и неприятности. Единственным упущением в изощренном анализе Миддлтона стало то, что деятельность многочисленных торговцев будет способствовать выравниванию цен в обеих странах.

Еще более блистательный вклад в экономическую мысль внес провансальский монах-францисканец Пьер де Жан Оливи (1248–1298), на протяжении многих лет читавший лекции во Флоренции.

 

В своих двух трактатах о договорах — один был посвящен ростовщичеству, а другой купле и продаже — он отметил, что экономическая ценность определяется тремя факторами: редкостью (raritas); полезностью (virtuositas); и желательностью (complacibilitas). То, как влияет редкость или то, что мы бы сейчас называли «предложением», понятно: чем более редок продукт, тем более ценным он является, и поэтому тем выше его цена. С другой стороны, чем более обилен продукт (больше его предложение), тем ниже ценность и цена.

 

61

 

Замечательный вклад Оливи состоит в том, что он исследовал ранее расплывчатое понятие потребности или полезности. Ученик и последователь Фомы Аквинского, преподававший в Парижском университете доминиканец Жиль Лессин (Giles of Lessines), продвинул концепцию полезности еще на один шаг, заявив, что блага ценятся на рынке больше или меньше, в зависимости от степени их полезности. Однако теперь Оливи подразделил полезность на две части. Одна была virtuositas, или объективной полезностью блага, присущая ему объективная сила, способная удовлетворить человеческие потребности. Но, как объясняет Оливи, важным фактором в определении цены является complacibilitas, или субъективная полезность, субъективная желательность продукта для индивидуальных потребителей. Более того, Оливи напрямую столкнулся с «парадоксом ценности», который в более позднюю эпоху поставил в тупик Адама Смита и классических экономистов, и предложил гораздо лучшее решение, чем предложили они. «Парадокс ценности» заключается в том, почему такие блага, как вода или хлеб, необходимые для жизни и, следовательно, в соответствии с представлениями классических экономистов, имеющие высокую «потребительскую ценность», могут быть очень дешевыми и иметь низкую ценность на рынке. В то же время, золото или алмазы, наоборот, являются несущественной для жизни роскошью и поэтому имеют гораздо меньшую потребительскую ценность, однако обладают гораздо более высокой меновой ценностью на рынке.

 

Классические экономисты XVIII и XIX веков попросту оказались неспособными разрешить этот парадокс и совершенно неудовлетворительным образом резко противопоставили друг другу потребительскую и меновую ценность. А вот Оливи указал на решение: вода, хоть она и является необходимой для жизни человека, столь изобильна и легко доступна, что и определяет ее очень низкую цену на рынке, в то время как золото является гораздо более редким и поэтому гораздо более ценным. Полезность при определении цены зависит от предложения и не является абсолютной. Окончательного решения парадокса ценности пришлось ждать вплоть до появления в конце XIX века австрийской школы: «предельная полезность» — ценность каждой единицы блага — уменьшается по мере увеличения предложения. Таким образом, блага, имеющиеся в избытке, такие, как хлеб или вода — имеют низкую предельную полезность, в то время как предельная полезность редких благ, таких, как золото, будет высокой. Ценность блага на рынке и, следовательно, его цена определяется предельной полезностью, а не философской полезностью абстрактного блага во всей его совокупности. Разумеется, однако, что до австрийцев концепции предельной полезности не существовало.

 

Поэтому для Оливи рынок был ареной, на которой цены на товары формировались в результате взаимодействия индивидов, для которых благо имело различную потребительскую ценность и оценивалось по-разному. Тогда справедливые рыночные цены определяются не в соответствии с объективными качествами блага, но взаимодействием субъективных предпочтений на рынке.

 

 В дополнение к своему монументальному достижению, являясь первооткрывателем субъективной теории полезности, Оливи стал первым, кто привнес в экономическую мысль концепцию капитала (), как денежного фонда, инвестированного в деловое предприятие. С середины XII столетия термин «капитал» встречается в многочисленных деловых записях, однако здесь он впервые предстал в виде концепции. Концепция капитала была использована Оливи для того, чтобы показать возможность использования денег плодотворным образом, с целью получения прибыли. Оливи сохранил запрет на ростовщичество, при котором инвестированный капитал не преобразовывался каким-либо образом посредством труда или усердия инвестора.  Однако Оливи оказался одним из немногих схоластов, принявших допущение Гостензиса lucrum cessans – разрешающего начисление процентов на кредит, если прибыль от инвестиций была в процессе утеряна. К сожалению, Оливи последовал за Гостензисом в его строгом ограничении lucrum cessans кредитами из милосердия. Таким образом, деятельность профессионального ростовщика по-прежнему никоим образом

 

62

 

не оправдывалась.

 

Какая удивительная ирония истории экономической мысли, что первооткрыватель субъективной теории полезности, автор весьма изощренного анализа того, как работает рыночная экономика, веривший в то, что справедливая цена есть общая рыночная цена, инициатор концепции капитала и сторонник, по крайней мере, частичного применения , как способа, оправдывающего процент: что это великий мыслитель, сторонник рынка, оказался лидером ригористского крыла ордена францисканцев, проповедовавших жизнь в условиях крайней нищеты.  Одним из возможных объяснений этого может быть то, что Оливи родился в очень важном торговом городе Нарбоне. Он был главным интеллектуальным лидером духовных францисканцев («меньших братьев»), истово веровавших в учение о полной нищете, завещанное основателем ордена св. Франциском Ассизским (1182–1226).  Ирония судьбы была еще и в том, что оппоненты Оливи, конвентуальные францисканцы, исповедовавшие завет в его намного более мягкой интерпретации, наложили на Оливи и других спиритуалов анафему и сумели уничтожить множество материальных, а также интеллектуальных следов работы Оливи. В 1304 году, через шесть лет после его смерти, генерал ордена францисканцев повелел уничтожить все работы Оливи, и 14 лет спустя прах несчастного Оливи был эксгумирован, а его кости разбросаны.

 

Были уничтожены не только многие материальные копии сочинений Оливи, но францисканцам стало опасно даже ссылаться на его работы. В результате, когда спустя почти полтора столетия забытая работа Оливи был вновь открыта великим францисканским святым Бернардино Сиенским, Бернардино счел благоразумным даже не ссылаться на еретика Оливи, хотя в своей работе он буквально слово в слово воспроизводит теорию полезности последнего.

 

 Подобное умолчание было необходимо, поскольку Бернардино принадлежал к строгому крылу францисканцев-наблюдателей, являвшихся в чем-то последователями спиритуалов Оливи. Ведь только в 1950-х годов блестящие экономические труды Оливи и его последователя Сан-Бернардино увидели свет.

 

Вероятно еще одной причиной истерии, с какой представители главной ветви францисканцев встретили религиозные взгляды Пьера Оливи, был его продолжительный флирт с иоахимитской ересью. Один из основателей христианского мистического мессианства был калабрийской отшельник и аббат Йоахим Фиорский (Джоаккино да Фьоре) (1145–1202).

 

63

 

В начале 1190-х годов Йоахима утвердил тезис о том, что в истории было не две эры (дохристианская и постхристианская), но три, пророком третьей эры был он сам. Дохристианская эра была эпохой Отца, Ветхого Завета; христианская эра была эпохой Сына, Нового Завета. А теперь наступала новый третья эра, эра исполнения, апокалиптическая эпоха Святого Духа, с которой история вскоре придет к концу.

 

Третья эра, приход которой, как предполагал Йоахим, должна была наступить в течение следующего полувека, в начале или в середине XIII столетия, станет эрой чистой любви и свободы. Божественное знание откроется непосредственно всем людям, не будет ни работы, ни собственности, потому что человеческие существа будут обладать только духовными телами, их материальные тела исчезнут. Не будет ни библии, ни церкви, ни государства, одно только свободное сообщество совершенных духовных существ, которые будет проводить все время в восхвалении Бога и в мистическом экстазе до тех пор, пока не наступят Последние Дни этого тысячелетнего Царства святых, дни Страшного Суда.

 

Мельчайшие, казалось бы, различия в посылках часто имеют серьезные социальные и политические последствия. Это верно и в отношении разногласий между христианами по малопонятному вопросу об эсхатологии, о науке или дисциплине о Последних Днях. Со времен Св. Августина, ортодоксальная христианская точка зрения была амилленаристской, то есть особого тысячелетия или Царства Божьего в человеческой истории не существует, кроме жизни Иисуса и установления христианской церкви. Такова точка зрения католиков, лютеран и, вероятно, самого Кальвина. Идеологическое или социальное заключение таково, что Иисус вернется снова, чтобы возвестить о Страшном суде и конце истории в Свое время, так что люди никак не могут ускорить приход Последних Дней. В одним из вариантов этого учения Иисус после своего Второго пришествия положит начало тысячелетнему Царству Божия на земле до наступления Страшного суда; в практическом плане, однако, это мало существенное различие, поскольку христианство останется на месте, и человек по-прежнему ничего не сможет сделать, чтобы вступить в это тысячелетие.

 

Принципиальная разница возникает с появлением хилиастических идей, наподобие идеи Йоахима Фиорского, когда не только мир в ближайшее время приходит к концу, но также человек должен сделать определенные вещи, чтобы вступить в Последние Дни и подготовить путь для Страшного Суда. Все эти постмилленаристские учения говорят о том, что человек должен установить Царство Божие на земле, что является необходимым условием или для Второго пришествия Иисуса, или для Страшного Суда. Вообще, как мы убедимся в дальнейшем, в эпоху Протестантской Реформации постмилленаристские взгляды привели к некоторой форме теократического принуждения общества, с целью проторить пути для наступления кульминации истории.  Для Йоахима Фиорского путь к Последним Дням будет освещен новым порядком высокодуховных монахов, от которых произойдут 12 патриархов во главе с верховным учителем, который обратит евреев в христианство, как и предсказано в Откровении, и уведет все человечество от материального и приведет к духовной любви. Затем в течение кроткого срока, за три с половиной года, светский царь Антихрист накажет и уничтожит коррумпированную христианскую церковь. Скорое свержение Антихриста затем возвестит о наступлении всеобщей эпохи Духа. Замечательно, что несмотря на радикальность и потенциально взрывоопасную природу йохимовой ереси, не менее трех пап в наши дни проявили большой интерес к его учению.  Однако к середине XIII века йохимиты были малоизвестны и ими пренебрегали. Неудивительно, что йохимитова ересь была возрождена францисканцами-

 

64

 

спиритуалами, которые были склонны видеть в собственном процветающем новом порядке и в своей приверженности бедности тот самый монашеский орден, предсказанный Йоахимом, который и приблизит Последние Дни.